Тайны мозга - Страница 8

• Предыдущая
• 8 / 159
• Следующая

Большинство людей не слышат голоса, у них не бывает видений, однако у всех у нас мозг имеет ту же нейронно-химическую структуру, как и у пророков, которых посещали видения и голоса.

Вменяемый в стране невменяемых

Во времена моей учебы на бакалавра психологии в университете Пеппердина в середине 70-х годов ХХ века в рамках курса психопатологии от нас требовалась волонтерская деятельность в какой-нибудь клинике или больнице, где мы могли получить реальный опыт работы с душевнобольными. На протяжении семестра я каждое воскресенье проезжал по шоссе Пасифик-Кост, чтобы провести день в психиатрической больнице штата в Камарильо. Тот период оставил у меня мрачные воспоминания. Эти поездки настолько угнетали меня, что даже неземной красоте тихоокеанского побережья на обратном пути не удавалось поднять мой поникший дух. Пациенты, страдающие шизофренией и другими душевными болезнями, бродили туда-сюда по коридорам, забредали в почти пустые и безликие палаты и такие же скудно обставленные общие комнаты. Больница в Камарильо одной из первых взяла на вооружение новые методы лечения душевных болезней и перешла от лоботомии к психотропным препаратам, тем не менее помраченные умы мало чем отличались от сомнамбулических тел.

Наш преподаватель заставил нас перед началом работы в больнице прочитать (и прослушать интервью с автором, психологом из Стэнфордского университета Дэвидом Розенханом) статью «О вменяемости в невменяемых местах» (On Being Sane in Insane Places), опубликованную в престижном журнале Science. В этой статье, в настоящее время одной из самых известных публикаций в анналах психологии, рассказывалось об эксперименте Розенхана и его коллег, в ходе которого они побывали в десятке психиатрических больниц пяти разных штатов Восточного и Западного побережий и везде сообщали о краткой слуховой галлюцинации. Исследователи утверждали, что голоса зачастую звучали невнятно, но насколько им удалось разобрать, произносили нечто вроде «пустой», «бессмысленный» и «глухой стук». По настоянию исследователи интерпретировали сообщение голосов как «моя жизнь пуста и бессмысленна».

Все восемь экспериментаторов были приняты на лечение, у семи диагностировали шизофрению, у одного – маниакально-депрессивный психоз. На самом деле эти люди были аспирантами факультета психологии: три психолога, один психиатр, один педиатр, одна домохозяйка, один художник, всего трое женщин и пятеро мужчин, ни у одного из которых в анамнезе не значились душевные болезни. За исключением вымышленного эпизода слуховой галлюцинации и придуманных имен, при поступлении в больницы они говорили о себе правду, вели себя обычно и утверждали, что теперь, когда галлюцинации прекратились, они чувствуют себя совершенно здоровыми. Несмотря на тот факт, что медсестры сообщали, что пациенты «дружелюбны», «покладисты» и «не выказывают никаких признаков отклонений», никто из больничных психиатров и других сотрудников не заподозрил, что имеет дело с экспериментом. В итоге нормальных экспериментаторов последовательно лечили как ненормальных. После пребывания в больнице в среднем девятнадцать дней (его продолжительность варьировалась от семи до пятидесяти двух дней – экспериментаторы должны были покинуть больницы, не прибегая к посторонней помощи) все мнимые больные Розенхана были выписаны с диагнозом «шизофрения в стадии ремиссии».

Все восемь экспериментаторов были приняты на лечение, у семи диагностировали шизофрению, у одного – маниакально-депрессивный психоз. На самом же деле эти люди были аспирантами факультета психологии.

Мощность генератора диагностических убеждений поразительна. В записи беседы по радио Розенхан вспоминал, что психиатр, принимавший его в больницу, расспрашивал его об отношениях с родителями и женой и интересовался, шлепал ли он когда-либо своих детей. Розенхан отвечал, что до вступления в подростковый возраст он ладил с родителями, но потом отношения с ними стали более напряженными, с женой они ссорятся лишь изредка и что он «почти никогда» не шлепает детей – только однажды, когда дочь залезла в аптечку, а сын перебежал через оживленную улицу. Розенхан добавил, что психиатр так и не задал вопросов об обстоятельствах, в которых происходили ссоры с супругой или наказание детей. Слова Розенхана были «истолкованы как свидетельство моей колоссальной двойственности в межличностных отношениях и признак значительной затрудненности в подавлении импульсов, потому что, как правило, я не шлепаю детей, но все-таки отшлепал, когда разозлился». Розенхан заключил, что психиатр «решил, что я не в себе, поискал в моем анамнезе подробности в подтверждение этой точки зрения и нашел на редкость наглядный пример – двойственность в межличностных отношениях».

Диагностическая предвзятость убеждений вездесуща. Поскольку коллеги Розенхана в психиатрических больницах изнывали от скуки, то вели подробные записи обо всем происходящем, чтобы скоротать время. В одной язвительной характеристике персонал больницы сообщал, что «пациент постоянно что-то пишет», и отнес эту подробность к списку признаков патологии. Псевдопациентка-художница принялась создавать одну картину за другой, многие из них были настолько удачны, что их развесили на преимущественно голых стенах больницы, где находилась эта псевдопациентка. По случайному совпадению консультантом в этой больнице был Розенхан.

Однажды я прибыл туда на практическую конференцию и услышал, как участники, подолгу стоя возле ее картин, говорили: «Смотрите, здесь отчетливо видны несомненные нарушения в чувствительной сфере, прямо виден выброс в сознание, напор либидо, а вот здесь прорыв уже устранен» и т. п. Ясно, что в подобных вопросах с учетом всевозможных видов проективности видишь то, что хочешь увидеть. Высказывания профессиональных психиатров о пациентах зачастую говорят нам о первых больше, чем о вторых.